«Дайте ему умереть дома»

Фото: из личного архива

Петр побывал в одной из самых страшных колоний в России, где людей ежедневно втаптывали ногами в бетон. Теперь он не может ходить и испытывает жуткие боли, но получить инвалидность не может. Все, что ему нужно, — это поскорее вернуться домой

— Я же к вам своими ногами пришел, а теперь даже ходить не могу, — пересказывает Петр общение с начальством колонии, где он отбывает второй срок. Из-за болезни Бехтерева внешне здоровый мужчина в короткое время пересел в инвалидное кресло: адские боли в позвоночнике и ногах не дают нормально жить днем и спать ночью.

Петр Гончаров
Фото: из личного архива

Марина, гражданская жена Пети, рассказывая о последнем суде по апелляции на УДО, говорит:

— Если бы судья дал мне возможность высказаться, я бы сказала: дайте ему умереть дома, в окружении семьи.

Состояние Петра ухудшается, его самочувствие напрямую зависит от сильных обезболивающих. Он предполагает, что развитие болезни Бехтерева спровоцировали избиения во время отбывания первого срока. Впервые Петр сел в тюрьму в 2002 году. Был он виновен или нет, сейчас уже не установить, но подвергаться бесчеловечным пыткам не должен никто. 

«Сделала круг и закольцевалась»  

— Иной раз думаешь: как же я устала! Потом эту мысль от себя отгоняешь и дальше живешь. Понимаете, наша любовь сделала круг и закольцевалась, я буду ждать его во что бы то ни стало, — говорит Марина. 

Мы встречаемся с ней, потому что увидеть Петра мне невозможно: он отбывает срок в исправительной колонии. У Марины трое детей: старшей, Кате, двадцать семь, она уже сама воспитывает дочку; средней, Жене, пятнадцать, девочка занималась спортивной аэробикой, сейчас увлеклась прыжками с шестом; младшему, Мише, два года. Марина родилась в Магнитогорске в семье военного летчика. С Петром они жили в одном дворе, начали общаться, когда были подростками, позже стали встречаться. 

— Ему было восемнадцать лет, и он был мачо, — вспоминает этот период Марина. — За ним гонялась половина девушек в Магнитогорске. Он занимался боксом, был добрый и отзывчивый. 

Петр Гончаров
Фото: из личного архива

В 1992 году семья Марины сорвалась и переехала на другой конец страны — в военный городок Воздвиженка Уссурийского округа. В это время они с Петром сильно поссорились. Уже на новом месте Марина узнала, что беременна. О том, что у Петра есть дочь Катя, сам он узнал спустя больше двадцати лет. 

Несколько лет назад Марина вернулась на Урал. Они снова стали общаться. Марина рассказала ему, что у него есть дочь и даже внучка. Постепенно общение становилось все более близким. Сейчас они планируют венчаться — как только Петр окажется на свободе. 

— Я точно знаю, что первый раз он сидел по 105-й статье (убийство. — Прим. ТД), но его очень сильно подставили. Он был бизнесменом, у него в Магнитогорске была своя сеть продуктовых магазинов. Кому-то было выгодно его подставить, — уверенно говорит Марина. 

Петр тоже скажет мне, что не совершал убийства, за которое отсидел десять лет. Сейчас установить правду невозможно, но точно известно, что первый срок Петра пришелся на период «жидковщины» — так заключенные называют время, когда в Челябинской области Владимир Жидков стал начальником областного управления ФСИН. С его приходом пытки и избиения в челябинской ИК-1 стали обычным делом. После доказанного массового убийства осужденных Жидкова обвинили в сокрытии смерти четырех человек, но в итоге дали условный срок. В 2012 году бывший глава челябинского ГУФСИН умер от рака.

«Жидковщина»  

Возможности поговорить с Петром я ждала несколько недель — он был в санчасти: дали о себе знать отбитые почки. В один из дней он позвонил мне по местной связи «Зонателеком» — это единственная легальная возможность осужденных говорить по телефону, все номера заранее проверяет администрация.

— Первый срок я отсидел за убийство, — подтвердил Петр. — На месте преступления я находился, но не знал, что там произошло. Через полтора года ко мне приехали полицейские, сказали, что я убил. Но при этом после убийства в квартире кто-то рылся, а моих отпечатков там даже нет.

В 2002 году Петр попал в ИК-1 Челябинской области, а через год в область пришел генерал-лейтенант Жидков. По словам Петра, с этого момента пытки и истязания заключенных стали регулярными и безнаказанными. Вот что пишет об этом периоде журналист Олег Лурье: «…тюремщики жестоко избивали вновь прибывших заключенных <…> раздевали их догола, заставляли ползать на четвереньках, как собаки, облизывать ботинки тюремщиков и их резиновые дубинки. Потом их медленно и мучительно убивали».  

Петр Гончаров
Фото: из личного архива

В 2008 году сотрудники колонии до смерти избили четверых заключенных. Начальник колонии и надзиратели заявили, что заключенные сами устроили бунт, позже выяснилось, что никакого бунта не было.

Петр тоже рассказывает, что уровень насилия был зашкаливающим: 

— Людей сажали в изолятор, избивали, некоторых до смерти — помню, было очень много трупов. Человека отводили в душ, где бетонные полы и стены, там тебя никто не услышит. Заковывали в наручники, брали за руки и за ноги и били об пол. Много смертей было во времена «жидковщины». Всем писали какой-то диагноз: кто-то якобы сам повесился, у кого сердечная недостаточность, у кого — почечная. Пока Жидкова не отстранили, не посадили под домашний арест, Челябинская область тонула в крови. 

«Кому какое дело»  

За время той отсидки Петр заболел туберкулезом и гепатитом. Всего в ИК-1 он провел десять лет и два месяца, освободился условно-досрочно. Выйдя из колонии, обратился в суд, но не смог предоставить доказательства, потому что, как он сам говорит, «был малограмотным человеком». 

Петр Гончаров
Фото: из личного архива

На воле Петр провел четыре года, потом был осужден за разбойное нападение на инкассаторов. В 2014 году он снова оказался в тюрьме. Через год после начала второго срока организм Петра стал разрушаться. Мужчину этапировали в тюремную больницу Челябинска ЛПУ СТБ-3. К этому моменту от боли он уже не мог спать. Лекарств не было. Позже в СМИ напишут, что в 2015—2016 годах местные врачи Хохлова и Калинин организовали на черном рынке сбыт наркотических обезболивающих. 

Правозащитница Валерия Приходкина рассказывала, что это было нетрудно сделать, так как в этой больнице лежали в основном тяжелобольные заключенные, испытывающие адские боли, — учреждение в больших количествах получало сильнодействующие препараты, но до заключенных они не доходили.

Борьба

В 2016 году Петра этапировали в Новосибирскую область. Там, в местной клинике, специалисты наконец поставили диагноз: болезнь Бехтерева. Крепкий мужчина пересел в инвалидное кресло и стал зависеть от сильных обезболивающих. Он пытался получить инвалидность, но до сих пор не может ее добиться.

Петр считает, что инвалидность ему не дают из мести — после жалоб на условия содержания и лечение в санчасти при Новосибирской колонии. После них у санчасти забрали лицензию. Из-за этого, по словам Петра, местные медики скрывают, что он передвигается в инвалидном кресле или на костылях и постоянно нуждается в препаратах. В его жизни появился фонд «В защиту прав заключенных» (Некоммерческая организация, выполняющая функции иностранного агента), когда стало ясно, что искать справедливости больше негде. 

— Я написал им, Лев Александрович Пономарев, основатель фонда, ответил, мы стали переписываться, — говорит Петр. — Сказал, они мне помогут. 

Сотрудники фонда уже пятнадцать лет оказывают медицинскую и юридическую помощь заключенным. По обращению Петра они составили жалобу в ЕСПЧ о том, что ему не оказывается должная медицинская помощь. Жалоба была принята в полном объеме и коммуницирована правительству РФ без запроса комментариев по делу. 

Петр Гончаров
Фото: из личного архива

Фонд обратился во ФСИН, в Новосибирск приехала комиссия, и Петра «перережимили»: он переехал из Новосибирска в Челябинскую область. Сейчас у фонда основная задача — добиться досрочного освобождения для Петра, чтобы он восстанавливал здоровье дома. 

— Мне есть ради чего бороться и держаться за эту жизнь, — говорит Петр. — Даже если я уже не встану на ноги. 

На воле у Петра есть Марина, дочь и внучка. Мама не дождалась и в 2018-м умерла. Марина строит планы на совместное будущее и трогательно рассказывает, как они будут вести быт. Катя уже знает, что Петр — ее родной отец, и тоже ждет его. 

— Я очень хочу, чтобы он быстрее приехал домой. Верю, что будет новая апелляция и его отпустят. Мы ждем его.  

Помочь человеку, попавшему в российскую тюрьму, очень сложно. Заключенные с хроническими заболеваниями часто содержатся в ненадлежащих условиях и не могут получить необходимое лечение. Мы знаем только громкие случаи, но таких по всей стране сотни. Фонд «В защиту прав заключенных» (Некоммерческая организация, выполняющая функции иностранного агента)   помогает тем, кому больше неоткуда ждать помощи, и добивается соблюдения их прав. Пожалуйста, помогите фонду  — ни один человек не заслуживает жизни в бесконечной пытке.

* 14 февраля 2019 года Минюст внес фонд «В защиту прав заключенных» в реестр НКО, выполняющих функцию иностранного агента. Фонд не согласен, это решение является предметом обжалования в суде.

Материал создан при поддержке Фонда президентских грантов

Текст: Марина-Майя Говзман

Источник: Такие дела

***

Здравствуйте!

Это Петр Гончаров, герой текста «Таких дел» — «Дайте ему умереть дома». В свой первый срок мне довелось оказаться в одной из самых страшных российских колоний, где заключенных ежедневно истязали и жестоко наказывали за малейшую провинность. Тогда я заработал серьезные проблемы со здоровьем: болезнь Бехтерева, которая поражает суставы и позвоночник. Когда попал в тюрьму во второй раз, пересел в инвалидное кресло.

В последнее время болезнь прогрессировала и даже сильные лекарства не помогали облегчить боль. Я начал терять надежду на освобождение и нормальное самочувствие.

Текст Марины-Майи Говзман вышел на «Таких делах» в мае, когда казалось, что мне уже не выйти на свободу. Но спустя всего три месяца стараниями фонда «В защиту прав заключенных», благодаря моей жене Марине и поддержке начальства колонии мне изменили меру пресечения.

Теперь я дома, а главное — на свободе. После семи лет, проведенных в тюрьме. Ощущения на свободе не описать! Здесь дышится по-другому, живется по-другому, появляется смысл, новый угол зрения. Просто все меняется кардинально!

С 2018 года сотрудники фонда ходатайствовали об условно-досрочном освобождении и не давали падать духом, когда я постоянно нуждался в сильных препаратах. Лев Пономарев и Надежда Раднаева сделали столько добра, они выполняют важную работу — поддерживают тех, кому больше не на кого надеяться. Благодаря их участию еще в колонии мне предоставили один из дорогих препаратов, которые я постоянно должен принимать — сам я не мог позволить себе покупать его.

В день освобождения за мной приехала жена Марина, ее даже пустили на территорию колонии. Мы сразу поехали в больницу. От боли в машине я мог только лежать на заднем сидении. Медики были в шоке: состояние выглядело запущенным. Мне назначили новые препараты и обследования, в скором времени должны дать инвалидность.

Сейчас я уже хожу без костылей, но с палочкой, могу что-то сделать самостоятельно. Стараюсь чаще бывать на улице, чтобы «расхаживаться». Мир сильно изменился, но люди вокруг небезразличные. В транспорте мне уступают место. Очень радует, что осталась человечность.

Бывает, боль становится невыносимой, тогда жена помогает мне одеться или залезть в ванну. Но с каждым днем становится лучше. Я говорил с ревматологом — врач сказала, все зависит от меня. Я бы хотел встать на ноги. Очень хочется жить.

Скоро у меня должно быть первое собеседование: собираюсь устраиваться на работу — сидеть на телефоне. Это будет на первое время. Нам с Мариной нужно доделать частный дом. Менять крышу, полы, отремонтировать баню.

В 2018 году, пока я отбывал срок, у меня умерла мама. Я до сих пор не был на кладбище — мама похоронена в Магнитогорске. Я договорился с инспектором, что смогу взять характеристику у соседей и участкового. И тогда, как только появится возможность, мне удастся на пару дней съездить в Магнитогорск, чтобы постоять у могилы.

Сейчас моя жизнь начинается по-другому, по-новому. Есть трудности, но по сравнению с теми трудностями, которые были «там» — они невидимые.

С благодарностью,

Петр Гончаров