Миллион за звонок: чем плох законопроект о блокировке мобильников в тюрьме

Рынок «секретной связи» таким образом не победить

Законопроект по поводу блокировки сотовой связи в «казенном доме», внесенный в ГосДуму, писали, судя по всему, люди, плохо знающие тюрьму и ее нравы. Ну или же те, кто пытается имитировать борьбу с нелегальной сотовой связью за решеткой.

Телефонная будка в Медведковском централе. Фото из личного архива Аскара Шарипова

Новый закон, если его примут, создаст дополнительные сложности для начальников исправительных учреждений и операторов сотовой связи. И все. Пока будет спрос на мобильники, будут предложения. А спрос будет до тех пор, пока заключенным не разрешат официально звонить своим близким с таксомата (сегодня это можно лишь с согласия следователя, а он зачастую дает разрешение в «обмен» на приблизительные показания).

Не так давно один из заместителей директоров ФСИН России рассказал правозащитникам историю, как арестант пытался купить за решеткой мобильник за 10 миллионов рублей. Я не удивлюсь, если какой-то заключенный-бизнесмен в итоге купил, причем за большую сумму. В «Матросской тишине» сидел заключенный, который признался нам, членам ОНК, что за один звонок (даже не за телефон, а возможность один раз позвонить с него) он готов отдать абсолютно все имущество, судя по всему немаленькое. История его печальная, но не скажу, что не типичная. Следователь, по его словам, сообщил, что якобы его сыну подбросили наркотики – из-за того, что папа не захотел идти на сделку со следствием. И дал сутки на размышление: или признание и свобода сына, или сидеть будут оба, в разных камерах. «Мне бы только позвонить и узнать: его правда задержали? Он у меня один, жена умерла. Преступление я не совершал, но ради сына пошел бы на все. Однако если с ним все в порядке, то мое признание будет как предательство для сына. Я его тогда потеряю».

Многие заключенные покупают нелегальные мобильники именно, чтобы связаться с семьями. Лишь небольшой процент (обычно это рецидивисты) используют телефоны для мошенничества или угроз.

- Как-то меня пригласили в банк, - говорит высокопоставленный сотрудник ФСИН России. - Показали там оборудованное помещение, где в режиме реального времени было видно, из каких московских СИЗО звонят мошенники и представляются сотрудниками кредитной организации. То есть работа такого «тюремного колл-центра» фиксируется там в деталях.

Ну а дальше чего, казалось бы, проще — сотрудники производят обыск и изымают телефоны. Так, собственно, и делали в «Матросской тишине», «Бутырке» и т. д. Так зачем тогда нужен новый законопроект? Суть его в том, чтобы начальник СИЗО или колонии, зафиксировав нелегальный звонок со своей территории, сразу же направил требование в сотовую компанию, и этот телефон отключили. Но, господа, вы уверены, что технически учреждение может отследить все звонки? К тому же разве вы не знаете, что обычно с одной сим-карты звонят всего обычно несколько раз и на следующий день ее выбрасывают? Жена одного заключенного рассказывала мне, что муж звонил ей раз пять из СИЗО и каждый — с нового номера.

Новый законопроект только прибавит работы начальникам исправительных учреждений и операторам и увеличит тарифы на пронос за решетку новых сим-карт. Если задача состоит в том, чтобы звонить из СИЗО стало дороже — то документ с ней справится. Если в том, чтобы блокировать всю мобильную связь — то точно нет (и никакие глушилки тут не помогут, что не раз доказывалось).

Решение проблемы лично я вижу в другом. Во-первых, разрешить заключенным звонить близким из таксомата без всякого согласования со следователем. В Швеции человек просто выходит в коридор, там висит телефонный аппарат, он набирает номер (разговор прослушивается) и общается с мамой, папой, детьми или женой, а также адвокатом. Так и социальные связи не рвутся, и вся семья спокойна, и, главное - арестанту незачем искать нелегальный телефон.

В России подобное не практикуется только из-за сильнейшего давления следствия. Звонки и свидания — предмет торга с заключенным. «Признаешься, будешь звонить домой хоть каждый день, а не признаешься, я и переписку всю изыму», - запросто говорят следователи заключенным. А если вопрос жизни и смерти, если дома ребенок тяжело заболел? Если мать умирает? Я знаю случаи, когда в такой ситуации заключенные ради одного звонка соглашались на сделку со следствием. Если кого-то успокоит, скажу, что следователя, вынуждавшего их на это, я потом видела в камере по соседству.

Во-вторых, нужно поднять зарплату сотрудникам до уровня их коллег в Европе. Сложно ожидать, что инспектор, получающий 30 тысяч рублей, не имеющей своей квартиры и машины, не согласится пронести в камеру телефон, скажем, за миллион.

Есть еще один вариант. В Москве только в двух СИЗО в камеры нельзя пронести мобильники: «Лефортово» и «Кремлевский централ». Это небольшие изоляторы (один примерно на 200, второй на 100 заключенных), где сидят люди, которых задерживала ФСБ и которая, так сказать, их «курирует». И вот один генерал сказал мне как-то, что дело идет к тому, чтобы все СИЗО передать в руки этому ведомству и чтобы начальником там был действующий «чекист».

- И телефонов не будет, и все во всем будут быстро признаваться и на досудебное соглашение идти, то есть суды не будут перегружаться работой, - заметил он.

Забыл он только про то, что ратифицировав Конвенцию против пыток и другие международные документы, Россия обязалась не допустить подчинение УИС военному ведомству, спецслужбам или полиции (пункт 71 Европейских пенитенциарных правил). Забыл, что в одних руках - как во времена «ежовых рукавиц» - не могут быть и розыск, и следствие, и исполнение наказаний. Но кажется мне, что об этом многие, увы, забыли.

Автор:ЕВА МЕРКАЧЕВА

Источник: МК